>
Март 1991 г. перекосил прежние вехи его биографии – пришлось оставить работу в обкоме партии. Другой на его месте опустил бы руки, но Юрий Александрович Прилежаев не из тех людей, кого можно, образно говоря, выбить из седла. Вспомнил он учёбу в Костромском сельхозинституте, агрономические знания пригодились при устройстве на работу в <Сельхозхимию>, затем Комитет по охране окружающей среды и, наконец, – Вологодское управление сельскими лесами, куда он пришёл не отбывать время, а со всей энергией, присущей его характеру, окунулся в работу: тут же приступил к реорганизации вверенного ему управления и добился для него статуса государственного учреждения.
25 лесхозов под его руководством обслуживают сельские леса Вологодчины, состояние дел в них с приходом Прилежаева поднялось на порядок выше. А первый вопрос, который мы задали Юрию Александровичу, – чем же сельский лес отличается от того, где хозяйство ведётся службами охраны и защиты леса, прописанными в системе федеральных комитетов природных ресурсов?
– Ответ кроется в самом названии: сельский лес – это тот, что растёт за деревней. Вообще-то стороннему человеку, как говорится, <до лампочки>, чей это лес – государственный или колхозный. Лес, он и есть лес. И воровали, и воруют сейчас больше, конечно, из того леса, который поближе. То есть из нашего, сельского, что около деревни. Словом, лесонарушения типа самовольных порубок – это наша постоянная головная боль. Пожалуй, больше, чем пожар в лесу. Почему так? Да потому, что наш, сельский лес – как лакомый кусок: и растёт он возле дороги – подъехал, спилил дерево, и поминай, как звали. И лесников у нас раз два и обчёлся, это не то, что в гослесоохране. Там, говорят, сейчас даже с милиционером патрулируют в лесу для пущего устрашения браконьеров. Но и это не помогает. Потому что спрос на древесину нынче большой – кругом дачи строятся, заборы вокруг них возводятся, и цены, значит, на стройматериалы растут.
Как тут не поживиться дармовой древесиной!
– И что, так просто – подъехал, срубил и увёз? И проделал это почти на глазах у всей деревни? Между прочим, здесь легче задержать порубщика, чем где-нибудь в глуши.
– Мы имеем полное право секвестировать, иначе говоря – изымать ворованную древесину. Но для этого на дорогах должен быть постоянный контроль. А где его взять для наших сельских просёлков? Для этого нужны дополнительные кадры, дополнительные средства, о чём и речи сейчас, по известным причинам, быть не может. Зарплату нечем платить, не то что: К тому же изымать древесину на дороге, во время её транспортировки, когда её уже срубили и отвозят куда-то сбывать, – себе дороже: попробуй докажи, что она из твоего леса. Тем более, как оказалось, это незаконно останавливать вора на дороге. Ну не парадокс ли?! Воровать, значит, можно, а изымать ворованное – незаконно?.. И тем не менее мы вправе секвестировать ворованную древесину, но только на месте преступления, то есть в лесу.
Получается так, что мы должны чуть ли не к каждому дереву приставить охранника. Но если серьёзно, то, по нашим подсчётам, мы успеваем отбирать у браконьеров одно дерево из двух ворованных. То есть каждый второй кубометр ворованной древесины возвращается к нам, сельским лесникам. И этот показатель, представьте, выше, чем у гослеснадзора: там возвращается лишь каждый третий ворованный кубометр.
– Это у Вас, в Вологодской области. По России же в целом беспредел, связанный с незаконной рубкой лесов, приобретает катастрофические размеры. Только в прошлом году ущерб от браконьерских рубок нанесён государству в размере 486 миллионов рублей.
– Я думаю, это следствие недостаточных действий со стороны лесной охраны. Понимаю, что работа у неё напряжённая и даже опасная. И никаких сил и средств не хватает уследить за всем, что творится сейчас в лесу. К тому же лесников сокращают, финансирование урезают, а то и лишают вовсе. У нас, в Вологодской области, 2 млн. 900 тыс. гектаров сельских лесов, а лесников, считай, нет, поэтому и процветает воровство.
– Но всё же что-то Вы делаете, если Ваши показатели в лесоохранном деле выше среднестатистических. Ещё до встречи с Вами нам стало известно, что в одном из Ваших сельских лесхозов, что в районе Кичменгского Городка, дело поставлено так, что возврат ворованной там древесины составляет 90%. А ведь это один из самых удалённых районов Вологодчины. Одним словом – глубинка, где, казалось бы, до царя далеко, а до Бога высоко.
– Но представьте, сколько сил и времени необходимо для этого. И нервов к тому же. Ведь дело имеем с людьми, пусть нечистыми на руку, но загнанными нуждой до такой степени, что они вынуждены идти на преступление. Конечно, это не оправдание. И всё же, как говорится, воровство в лесу стало приметой времени, социальной нестабильности во всей стране: людям негде работать, не на что становится жить. Огородом одним не проживёшь. А лес – вот он, под боком. Поехал, нарубил машину дров, продал, получил кое-какие деньги – и живи до следующего раза. Впрочем, такая психология всегда была у русского мужика, тем более сейчас – у отчаявшегося. И если мы даже поймаем его за руку, отберём древесину – он ведь ничего, кроме своего личного времени, не потеряет. А времени у него в избытке, поскольку он безработный, как большинство мужиков в деревне. Привлекать его к суду – самим же будет накладно. Да и земляк всё же он, вроде как бы сосед, вся жизнь его у нас на виду. Жалко человека – нужда заедает. Вот такой замкнутый круг. Потому я и говорю, что эта проблема посложнее пожара в лесу.
– И всё же давайте поговорим о пожарах.
– В минувшем году их в общем-то у нас не было. Конечно, год на год не приходится. В 1999 году в сельских лесах Вологодчины горело, помнится, что-то около 800 гектаров. По сравнению с пожарами в гослесфонде это совсем немного. Там пройдено огнём 25 тыс. гектаров. Но это их беда, а для нас и эти 800 сгоревших гектаров – довольно ощутимый ущерб, потому что лесов у нас почти в три раза меньше гослесфондовских. Надо сказать, что потенциально наши леса более пожароопасны, потому что находятся возле дорог и населённых пунктов, где опасность возгораний гораздо выше, чем в безлюдных местах. Однако это обстоятельство имеет и положительную сторону: сельские жители вполне сознают возможность того, что лесной пожар может перекинуться на их деревню, и поэтому их не надо особо уговаривать – люди сами бегут тушить пожар. К тому же в сгоревшем лесу они уже не найдут ни ягод, ни грибов. Отсюда и полное наше взаимопонимание с сельским населением: лес они берегут как свой собственный. Поэтому, наверное, и пожаров у нас меньше, чем в гослесфонде.
– Но и не только потому. Известно, что сельские леса представлены в основном берёзой и осиной, породами в общем-то мало подверженными огню. Это не сосна с елью. Но тут возникает другая проблема: лиственный лес пользуется небольшим спросом у покупателей. Навар с него, надо прямо сказать, мизерный. Более того, серьёзные лесозаготовители считают древесину лиственных пород убыточной, к тому же она сплошь и рядом больная, гнилая, заражена грибом-трутовиком.
– Не совсем согласен с Вами. В лесах гослесфонда ввиду малого спроса на берёзовую и осиновую древесину идёт накопление перестойных лиственных древостоев, вот они-то и болеют. А у нас березняки хорошие, чистые. Одним словом, здоровые, высокопроизводительные. Даже можно сказать: красивые!
– Они что, из другого теста?
– Вовсе нет. Но наши леса растут вблизи полей, на которые всегда вносились минеральные удобрения и органика. Кстати, вносятся они и сейчас, потому что вологодские совхозы и колхозы по сравнению с другими областями ещё живы. И – дай Бог! – будут жить, потому что мы всеми силами отстаиваем интересы сельских тружеников, сельских товаропроизводителей. А когда плодоносят поля, будет плодоносить и лес, растущий рядом. В этом нет никакого секрета. Дожди и внешние воды уносят часть питательных веществ с полей в лес, благодаря этому он и растёт прекрасно, лучше, чем в лесу. Вот такой каламбур: наш лес лучше чем в лесу. Кстати, как раз в том же Кичгородецком районе берёза у нас самая лучшая. Приезжайте, посмотрите:
– А много ли у Вас таких лесов? Мне приходилось видеть колхозные и совхозные леса в Тверской и Новгородской областях, да и в той же Московской. Там они представляют жалкое зрелище – неухоженные, заброшенные. Одним словом, неудобья. Никто их и за лес не считает. И есть мнение: прирезать их к гослесфонду и обиходить соответствующим образом. Если там и был строевой лес, то его давно уже разворовали. Я сам был свидетелем, как в брошенной деревне Межник, что на границе Тверской и Новгородской областей, браконьеры валили осину на срубы для деревенских бань. Стоимость такого сруба там обходится в 6 тыс. рублей.
– Никакого открытия для меня Вы не делаете. Там, где совхозы, а тем более колхозы вконец обнищали, докатились до ручки, то и сельские леса пришли в негодность, брошены на произвол судьбы. Правильно говорится: без призора лес – сирота. Дело в том, что пользование лесными ресурсами на территории, закреплённой за сельскими хозяйствами, считается как бы дотацией селу со стороны государства, ибо оно, и только оно, является исключительным собственником всей земли в стране. И пользование лесом – кем бы то ни было! – должно в принципе осуществляться по всем правилам ведения лесного хозяйства, согласовываться с государственными лесными органами и под их полным контролем. Поэтому мы решили: зачем нам быть в пасынках у государства? – и в 1998 году пошли на то, чтобы зарегистрироваться как государственное учреждение. Это подняло не только наш статус, престиж, но и, соответственно, положение дел в нашем управлении. Повторяю, мы обслуживаем
2,9 млн. гектаров леса. Получается, что каждый третий лесной гектар в области – наш, сельский. И, соответственно, каждый третий гектар сельских лесов на территории Северо-Западного округа – вологодский. И это закономерно: в Вологодской области, как нигде, сохранены на прежнем уровне многие сельскохозяйственные предприятия. Многие из них нуждаются в древесине, и мы, сельские лесоводы, должны, обязаны помогать им, поддерживать в это трудное по экономическим понятиям время. Надо признать, что сложностей у всех у нас много, но главное сейчас – не опускать руки, а, наоборот, ориентировать хозяйство не на выживание, а на подъём уровня жизни, и у нас, вологжан, есть для этого все предпосылки.
Мы – богатая во всех отношениях страна – как земельными, так и лесными ресурсами, и наша задача – грамотно распорядиться ими, не в ущерб природе и на пользу государственных интересов.
Юрий КУКСОВ,
Александр ХУДОЛЕЕВ.
