>
Как отходы обратить в доходы? Этому научит наш исторический опыт
Всякая хозяйственная деятельность должна быть деятельностью целесообразной и планомерной. Технические новшества в экономике порой имеют самые неожиданные последствия. Казалось бы, нехитрое устройство – хлебный элеватор. Но именно изобретение его в ХХ в. американским инженером Джоном Синклером существенно подвинуло американский хлеб на мировой торговый рынок с прямыми убытками для российской пшеницы. В свою очередь, небольшой маслоделательный завод череповецкого дворянина Николая Васильевича Верещагина (1839-1907) под Тверью обусловил российское первенство в производстве и продаже на экспорт сливочного масла.
Со времени открытия верещагинского завода не прошло и пяти лет (1871 г.), а в селе Евдокименове под Тверью уже открылась под началом Н.В. Верещагина образцовая школа молочного хозяйства. Россияне осваивали производство масла, сгущённого молока, сыров разных сортов. За какой-то десяток лет из евдокименовской маслоделательной школы вышло более тысячи специалистов, основавших в северо-западных российских губерниях сотни небольших сыроварен и заводов-маслобоек. Когда же за Урал пролегла железная дорога, от Н.В. Верещагина с мастером-маслоделом В.Ф. Сокульским в Сибирь отправился и купец А.А. Вальков. Заводы их появились в Тобольской, Курганской губерниях, а затем повсеместно. Оборудование для них делали там же – в Кургане. Заинтересованное в российском масляном экспорте правительство для перевозки скоропортящегося товара отрядило специальные поезда с вагонами-ледниками. В 1901 г. из Сибири в Европу отправили 30 тыс. т прекрасного российского сливочного масла на сумму 24 млн. руб. Две трети этой суммы получали крестьяне-сдатчики молока.
Только не бывает мелочей даже в самом большом деле. Как ни парадоксально, но именно и благодаря русскому лесу русское масло отодвинуло на какое-то время иноземных конкурентов от первенства в масляной торговле. Дело в том, что иностранные поставщики, как правило, заинтересованно относятся к собственным производителям, а вот по части покупки сибирского масла они оказались на стороне россиян. Правда, в договорах на поставку молочной продукции из Сибири, иностранцы особо оговаривали качество упаковки, настаивая на изготовлении её из самой высокосортной кедровой древесины. Требования эти для российских купцов были убыточными. Для своих покупателей ящики и бочки в России собирали обычные: из осины, ели и других менее ценных пород дерева. Только куда деваться? Товар – заграничный, выгодный, а главное, перспективный! Приходилось соглашаться. Благо добротных кедрачей в Сибири ещё было в достатке. И всё же сомнения у сибиряков, пиливших вековые кедры на масляные ящики, зрели. Тайное, оно всегда станет явным. Через какое-то время купеческая хитрость иноземных покупателей раскрылась.
Оказывается, прекрасная кедровая дощечка с масляных ящиков по прибытии товара к местам назначения осторожно разбиралась и отправлялась на музыкальные фабрики. Цена дощечек оказывалась такой же высокой, как и содержимое ящиков. Выходит, что расчётливые европейские купцы масло из России везли практически бесплатно. И это не единственный случай, когда россияне в торговле с западными странами оказывались в проигрыше. Может от того, что богата наша страна природными ресурсами, а богатство нередко вводит в мотовство, от которого недалеко до бедности. Нельзя сказать, что российское правительство оставалось в стороне от интересов своих производителей. С импортёрами на государственном уровне шла постоянная борьба за справедливые таможенные сборы. Особенно внимателен был к ним тогдашний управляющий Палатой мер и весов Д.И. Менделеев (1893).
Было от чего! Треть российской древесины по настоянию импортёров шла за границу в непереработанном виде. Особенно много необработанных брёвен отправлялось через западную сухопутную границу. Таможенные пошлины Германией определялись так, что при продаже досок практически вся прибыль оставалась на границе. За кубический фут пилёного леса немцы пошлину брали 66 копеек, а необработанных брёвен – 1 копейку. Д.И. Менделеев считал такую торговлю “вопиющим нарушением русских государственных и народных интересов”. Дело понемногу двигалось к выгоде обоюдной. В 1912 г. при Главном управлении землеустройства и земледелия была создана особая лесная комиссия для “всестороннего освещения нужд экспортной лесной торговли”. Она и должна была навести порядок в иноземной российской лесной торговле. Не успели – грянула Октябрьская революция 1917 г., после которой импортёры продолжали определять торговую политику с Россией. Деваться же новому российскому правительству было некуда, пришлось соглашаться. Поставка брёвен на экспорт утроилась. Доходило дело и до абсурда. Например, при поставке на экспорт лиственницы сбрасывали со счёта лиственничную кору, устанавливая замер брёвен “от камбия”. Торговый этот отход в умелых руках экспортёров становился превосходным полуфабрикатом для дубильных экстрактов, утеплителей и других не менее ценных товаров. Благодаря такой торговле Россия, поставлявшая за границу в общей сложности до 50 млн. кубометров древесины, зарабатывала в расчёте на одного жителя страны всего 10 долларов, а соседняя крохотная Финляндия – 9421.
Казалось бы, всё наладится с переходом России на рыночную экономику. Она тем и отличается от социалистической – монопольной, что счёт любит. Правда, счёт этот не так прост, как может показаться. Особенно когда дело касается природных продуктов. Например, тех, что образуются в лесу. Измерять их исключительно стоимостью одной древесины – значит вести хозяйство к явным убыткам. Лес справедливо называют кладовой солнца. Кроме древесины, в нём ждут своего часа ягоды, грибы, орехи, которых, по самым скромным подсчётам специалистов, в российских лесах сотни видов. Только дикоплодных (яблоня, груша, рябина и т.д.) насчитывается более 50 видов, а с учётом съедобных орехоплодных и плодовоягодных пород деревьев, кустарников, лиан – около 300. Валовой урожай дикорастущих плодов и ягод в доступных лесных угодьях оценивается тысячами тонн: плодов – 1,3 млн. т, ягод – 9,8 млн. т, клюквы – 1,2 млн. т. Они же – резерв охотничьего хозяйства. Причём немалый: только охотничьих птиц в российских лесах насчитывается до 200 видов.
Сколько всё это стоит? Трудно сказать. Всё зависит от умения считать и использовать эти богатства. При анализе же хозяйственной деятельности дореволюционных лесничеств, а лесное ведомство считать умело неплохо, оказывалось, что так называемые оброчные статьи, то есть налоги и сборы за побочное пользование лесом, нередко превышали стоимость проданной из того же леса древесины. Одна охота нередко в экономическом отношении оказывалась выгоднее лесозаготовок.
В подтверждение тому для сомневающихся напомним, что доход от продажи древесины на корню (в пересчёте на десятину леса) в конце ХIХ в. в России составлял 8 копеек, а доходы от охоты – 7 копеек с десятины. Ощутимыми охотничьи “подати” оказались и в начале ХХ в.: древесина, проданная на корню, стоила 18 копеек в расчёте на десятину казённого леса. Охота к ним добавляла ещё от 5 до 12 копеек. Составляющими охотничьих доходов в первую очередь были деньги от продажи пушнины, мяса, суммы от реализации охотничьих билетов. Их доля к началу Первой мировой войны (1913 г.) определялась в 20-30 млн. руб. В годы более удачные – и до 40 млн. В добыче охотников было до 170-180 млн. пудов мяса пернатых – это тоже 4 млн. руб. Копытных – лосей, кабарги, косули, сайгаков стреляли ежегодно по 400-500 тыс. штук. Мясо диких копытных животных оценивали в 10 млн. руб. Общая добыча охотников оценивалась более чем в 100 млн. руб. К этому нельзя не добавить и охотничьи трофеи, которые трудно посчитать: неучтённую, но использованную охотниками на собственные надобности пушнину и мясо.
На охотников, кроме того, работали десятки предприятий, готовивших охотничьи припасы. Треть дичи(40 млн.) брали силками и капканами. Над их изготовлением трудились сотни мастеровых. Так что охотой кормились не только охотники, но и люди, их обслуживавшие. И это при том, что охота в России, по европейским меркам, организована была не в лучшем виде. В малолесной Пруссии, например, где и зверь-то бродил лишь по опушкам помещичьих полей, мяса диких животных изымали из расчёта имевшихся лесных десятин по полфунта на человека. Доход же от охоты в предвоенные годы в Пруссии составлял почти 600 тыс. марок (599 356).
Как видим, резервов для повышения доходности леса за счёт охоты было и тогда более чем достаточно. Что уж говорить о временах нынешних, когда в арсенале охотников уже не только ружья, но и видеокамеры, фоторужья, бинокли и много другой интересной и недешёвой техники.Конечно же, лес – это не только растущие в нём деревья. Лесные земли – один из самых продуктивных и дешёвых в эксплуатации земельных ресурсов. Промышленная переработка древесных отходов, конечно же, стоит денег. Пока инвестиции в дефиците, можно пользоваться и более простыми методами: сдачей в аренду лесных пастбищ и сенокосов, облагораживанием охотничьих угодий, созданием лесных плантаций грибных, ягодных, орехоплодных и плодовых. Вряд ли справедлива бесплатная сдача в разработку торфяников для добычи топлива и удобрений, промышленная вырубка камня, песка, гравия. В прошлом оплата любой аренды шла через лесничества, в том числе дачное строительство, устройство рыбных ловель и т д.
Всё это не означало безучётного использования лесниками всех сумм, вырученных от пользования лесами. Правительство определяло суммы ожидаемых поступлений на счета лесничеств за пользование лесом и утверждало суммы предстоящих расходов на охрану леса, содержание лесной охраны, дорожное строительство в лесах, затраты на обустройство лесничеств и т. д. Как правило, это составляло где-то около трети лесных доходов. Вместе с тем каждый лесной служащий был лично заинтересован не только в полном поступлении установленных для лесничества доходов, но и в перевыполнении их. За это шли доплаты к жалованью. Прибавки к установленным должностным окладам за “перевыручку доходов” по сравнению “со сметными предположениями” (фактически бывшими нашими планами) нередко превышали у специалистов в дореволюционном Лесном департаменте половину их содержания. Так что служащие Лесного департамента в доходах своего ведомства были очень заинтересованы. Как же иначе? Основной задачей Министерства государственных имуществ была определена рациональная эксплуатация государственного имущества как источника государственных доходов. Лесное ведомство при этом рассматривалось не только как отрасль хозяйства, производящая древесину и организующая эксплуатацию накопленных древесных запасов, но и как организация, обеспечивающая разумное использование всех полезностей леса, вытекающих из его полезащитных, водоохранных и других свойств. Говоря языком классика, “каждый луч солнца, не уловленный зелёной поверхностью поля, луга или леса, – богатство, потерянное навсегда, за растрату которого более просвещённый потомок когда-нибудь осудит своего невежественного предка” (К.А. Тимирязев).
Структура лесоуправления после перестройки стала иной, чем при дореволюционном Лесном департаменте и советских лесхозах. Значительная часть лесов ушла в аренду к лесопользователям. Значит, они в ответе за рациональное использование всех тех богатств, которые таит в себе “солнечная кладовая” – лес. “Правила лесоводства должны согласовываться с общими экономическими положениями народного хозяйства и не могут идти вразрез с ними”, – писал немецкий лесовод Фридрих Пфейль (1816 г.). Сумеют ли арендаторы сами рационально использовать все лесные богатства? Не придётся ли им обращаться к субарендаторам? И на каких условиях? Пока мало кто это знает. Хотя и при громадных наших природных богатствах для того, чтобы пользоваться ими, нужны умения, научные знания, забота. Лесу нужен культурный, образованный, любящий своё дело и знающий всему цену хозяин. Хотелось бы надеяться, что такой хозяин в России в конце концов появится.
Р.В. БОБРОВ, к. с-х. н.
